Демографическая модернизация России 1900–2000

УДК 314.148 ББК 60.7:63.3(2)6

Серия «Новая история» издается с 2003 года
Издатель	Евгений Пермяков
Продюсер	Андрей Курилкин
	Анатолий Гусев
	Издание осуществлено при поддержке Фонда Джона и Кэтрин Макартуров
	Редактор	Андрей Курилкин
		Рубен Ванециан
	Фотографии на обложке	Александр Родченко, «Пионер<трубач», 1930
		Неизвестный фотограф, 1920<е годы

Демографическая модернизация России, 1900–2000 Д31 Под ред. А.Г. Вишневского

М.: Новое издательство, 2006. - 608 с. - (Новая история).

ISBN 5<98379<042<0

Книга, подготовленная коллективом исследователей под руководством крупнейшего российского демографа Анатолия Вишневского, представляет собой первый масштабный опыт осмысления противоречивой демографической истории России XX века. Авторы видят ее как историю демо< графической модернизации, в корне изменившей многие важнейшие стороны частной и публич< ной жизни россиян, но все еще остающейся незавершенной. Детальное исследование огромного статистического материала, представленного в книге в нескольких сотнях графиков и таблиц, позволяет показать, как и почему в течение последних ста лет менялось матримониальное, прокреативное, сексуальное, семейное и жизнеохранительное поведение жителей России и в чем сегодня сказывается незавершенность этих перемен.

УДК 314.148 ББК 60.7:63.3(2)6

8 Предисловие

9 Введение. Что такое демографическая модернизация?

Часть 1 От какого берега мы отчалили

15 Глава 1. Светлое прошлое или тупики демографической архаики?

	Глава 2. Средневековая смертность
		Затянувшееся отставание
		Пассивность перед лицом смерти
		Начало перемен
	Глава 3. Неэффективная рождаемость
		Российская рождаемость
		накануне демографического перехода
		Многодетность или многорождаемость?
		Была ли многодетность желанной?
		Регулирование деторождения: запретная практика
	Глава 4. Семья в кризисе
		Большая и малая семья: противоборство или симбиоз?
		Супружеская семья в поисках суверенитета
		Бунт на семейном корабле
	Глава 5. Неизбежность перемен
Часть 2 Обновление семьи и брака
	Глава 6. От крестьянской семьи к городской
		Семья в новой социальной среде
		Нуклеаризация семьи, эволюция ее размера и состава
		Новый смысл брака
		Противоречия советского варианта
		модернизации семьи

96 Глава 7. Меняющиеся параметры матримониального поведения

137 Глава 8. Второй демографический переход и будущее семьи и брака

153 Глава 10. Итоговая рождаемость реальных и условных поколений женщин

		Сто лет падения рождаемости
		Первый этап ускоренного падения рождаемости
		(поколения 1878–1890 годов рождения)
		Второй этап ускоренного падения рождаемости
		(поколения 1900–1920 годов рождения)
		Почему в России не было «бэби-бума»?
		Этап замедляющегося снижения и стабилизации рождаемости
		(поколения 1921–1960 годов рождения)
		Новейший этап снижения рождаемости
		(поколения матерей, родившихся в 1965–1970 годах)
	Глава 11. Очередность рождения
		От старого к новому распределению женщин
		по числу рожденных детей
		Эволюция вероятности увеличения семьи
	Глава 12. Возраст матери при рождении ребенка

184 12.1 Изменения среднего возраста матери в реальных поколениях

185 12.2 Изменения среднего возраста матери в условных поколениях

		Средний возраст матери при рождении очередного ребенка
		Сокращение протогенетического интервала
	Глава 13. Россия между абортом и планированием семьи
		Снижение рождаемости:
		мальтузианская и неомальтузианская стратегии
		Дореволюционная Россия: инерция многовекового запрета
		Искусственный аборт:
		качели законодательства и тенденции массового поведения
		Несостоявшаяся контрацептивная революция
		Репродуктивные права, регулирование деторождения
		и рождаемость

257 15.1 Сущность эпидемиологического перехода

и его незавершенность в России

		Мифы и реальности советского здравоохранения
	Глава 16. Изменения смертности и продолжительности жизни
		Ожидаемая продолжительность жизни, 1900–2000
		Возрастные особенности изменений смертности
		Особенности изменений младенческой смертности
		Смертность реальных поколений россиян
		Что произошло в 1980–1990-х годах
		Дифференциация смертности
		Продолжительность здоровой жизни

Часть 5 Столетие демографического разорения России

399 Глава 19. Демографические катастрофы ХХ века

400 19.1 От начала Первой мировой войны до переписи населения 1926 года

		От «великого перелома» до смерти Сталина
		Общая оценка потерь от демографических катастроф
		Демографический кризис второй половины ХХ века
		Общая оценка потерь за столетие
	Глава 20. Демографические знания - информация или дезинформация?
		Двадцатые годы: начало и конец «золотого века»
		советской демографии
		Дезинформация эпохи застоя
		Неоправдавшиеся постсоветские ожидания
Часть 6 К какому берегу мы причалили
	Глава 21. Новый тип воспроизводства населения
		Рост эффективной рождаемости поколений
		Воспроизводство условных поколений
		Воспроизводство реальных поколений
		Вызов суженного воспроизводства населения
		Новая возрастная структура
		Депопуляция
	Глава 22. Следующие сто лет

498 22.1 Можно ли предсказывать на 100 лет вперед?

499 22.2 Прогнозные сценарии

591 Список сокращений

592 Указатель имен

е и н е л в а л г О

Предисловие

Эта книга подготовлена коллективом сотрудников Центра демографии

и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирова> ния Российской академии наук в рамках проекта «Демографическая модернизация в России в ХХ веке», финансировавшегося Фондом Джо> на и Кэтрин Макартуров (грант 99>61347>GSS).

Книга подводит итог многолетних исследований, ведущихся в Центре демографии и экологии человека с момента его создания

в 1988 году. Они направлены, в первую очередь, на анализ демографи> ческих процессов в современной России и на прогнозирование ее буду> щей демографической эволюции. Однако ни настоящее, ни будущее не может быть понято без знания прошлого. И сегодняшняя, и завтрашняя демографическая ситуации имеют глубокие исторические корни.

ХХ век закончился, но стране еще долго придется жить с его насле> дием. Необходимо осмыслить это наследие - в интересах будущего. Надо разобраться в огромной массе многоликих, противоречивых со> бытий, фактов, цифр, нередко утаивавшихся, мало кому известных или полузабытых, попытаться увидеть скрытый от поверхностного взгляда смысл происходивших перемен. Нужно заново оценить всю совокуп> ность пережитых российским обществом демографических изменений

и понять, в какой мере эти изменения предопределили демографиче> ское будущее страны.

Руководитель авторского коллектива - А.Г. Вишневский. Авторы ос> новных разделов: Введение - А.Г. Вишневский; часть I - Е.М. Анд> реев, А.Г. Вишневский, С.В. Захаров, В.И. Сакевич, Т.Л. Харькова; часть II - А.Г. Вишневский, С.В. Захаров, Е.И. Иванова; часть III - С.В. Захаров, А.Г. Вишневский, В.И. Сакевич; часть IV - Е.М. Андреев, Д.Д. Богоявленский, А.Г. Вишневский, Е.А. Кваша, Т.Л. Харькова; часть V - Е.М. Андреев, Д.Д. Богоявленский, А.Г. Вишневский,

С.В. Захаров, Т.Л. Харькова; часть VI - Е.М. Андреев, А.Г. Вишнев> ский, С.В. Захаров; Заключение - А.Г. Вишневский. В работе над проектом принимали участие также Е.Л. Сороко, Н.А. Андрианова, Г.В. Подгаецкая.

1 Немецкий пастор Иоганн Пе<

тер Зюссмильх, автор книги «Божественный порядок в из< менениях рода человеческого, подтверждаемый его рожде< ниями, смертями и размноже< нием», сформулировал шесть правил этого порядка: 1) Бог заботится о равновесии смертности и рождаемости. Божественный порядок требу< ет населения, но не перенасе< ления; 2) Бог управляет смер< тями таким образом, что продолжительность жизни оказывается достаточной для продолжения рода; 3) Бог дает возможность человеку выжить в любом месте на Земле; 4) Бог повсеместно предписы<

вает человеку некоторую про< должительность жизни; 5) Бог мудро управляет распределе< нием средств пропитания:

искусство сельского хозяй< ства - часть Божественной мудрости; 6) Бог заботится об определенном порядке в вос< производстве двух полов (Rohrbasser 1998: LXVII). Пер< вое издание книги вышло в 1741 году, когда до начала

всеобщих изменений тысяче< летнего «Божественного по< рядка» или, по крайней мере, некоторых его пунктов, остава< лось несколько десятилетий.

Введение

Что такое демографическая модернизация?

ХХ столетие стало для России временем огромных изменений - соци> альных, экономических, политических, культурных… Этот ряд можно продолжить, но он, во всяком случае, будет неполным, если среди ключевых перемен не назвать перемены демографические.

Демографические перемены, быть может, не столь очевидные, как экономические или политические, и потому позднее осознанные, за> трагивали глубочайшие пласты человеческого бытия, в корне меняли поведение людей в самых интимных областях их существования, их отношение к вопросам жизни, продолжения рода, любви, смерти, тре> бовали пересмотра ценностей, моральных норм, всего мировосприя> тия. Они охватили матримониальное, прокреативное, сексуальное, семейное, жизнеохранительное, миграционное поведение людей, чрез> вычайно сильно повлияли на становление нового типа личности чело> века, его интеллектуального и эмоционального мира, на его индиви> дуальный жизненный путь.

Совокупность этих перемен и составляет содержание демографи> ческой модернизации России. Эту модернизацию следует, разумеется,

рассматривать в контексте общей модернизации страны, за исторически короткое время превратившейся из аграрной, крестьянской, сельской, малограмотной в промышленную, городскую и высокообразованную. Но одновременно де> мографическая модернизация России есть неотъемлемая часть всемирной демографической модернизации, глобаль> ного «демографического перехода», начавшегося в Европе в конце XVIII века и - в мировых масштабах - не завер> шившегося еще и поныне.

Если сказать коротко, то демографический переход - это переход от извечного равновесия высокой смертности и высокой рождаемости к новому равновесию низкой смертности и низкой рождаемости. И по своей сути, и по своим последствиям он представляет собой подлинную ре> волюцию, которая кардинально обновляет, модернизиру> ет тысячелетние социальные механизмы, управляющие воспроизводством человеческих поколений.

Пусковым механизмом этого исторически обуслов> ленного переворота служит одно из главных и наиболее бесспорных достижений нового времени - снижение смертности. До относительно недавней поры люди едва ли задумывались над тем, сколь многое в их жизни на протя> жении тысячелетий определялось высокой ранней смерт> ностью, казавшейся частью раз и навсегда установленного «божественного порядка»1 , сколь многие социальные уста> новления были подчинены диктовавшейся высокой смерт> ностью демографической необходимости. И прежде всего это относилось к тем из них, которые регламентировали

Я и ц а з и н р е д о м я а к с е ч и ф а р г о м е д е о к а т о т Ч

2 Почти за десять лет до появле<

ния книги А. Ландри, в 1925 го< ду, выражение «демографи< ческая революция» употребил советский демограф А. Хомен< ко (Хоменко 1980: 104). В 1929 году оно появляется в издан< ной во Франции книге польс< кого автора Л. Рабиновича (Радзиновича) (Rabinowicz 1929) - подробнее об этом см.: Subrtova 1984: 193–199; Борисов 1986: 209–213. Одна< ко и у Хоменко, и у Рабиновича это выражение используется, скорее, как метафора, нежели как научный термин для обоз< начения конкретного истори< ческого процесса.

В в е д е н и е

второй фундаментальный процесс, определявший ход воспроизводства человеческих поколений, - рождаемость. Чтобы цепь человеческих поколений не прервалась, высокую смертность прошлых эпох должна была уравновешивать высокая рождаемость, и об этом заботились вы> работанные историей сложные и многообразные социальные механиз> мы. Они были «встроены» во все формы организации частной жизни людей и во многом предопределяли характер гендерных отношений, статус различных половозрастных групп, смысл и дух таких институ> тов, как семья, брак или наследование.

По мере того, как успехи в борьбе со смертью заставляли ее отсту> пать все дальше и дальше, приспособленные к высокой смертности институциональные формы, социальные и культурные нормы и пра> вила все более утрачивали смысл, в лучшем случае, становились не> нужными, в худшем - опасными. Полное обновление возводившейся тысячелетиями системы норм и правил, охранявших высокую рождае> мость и закрепленных во всех культурах и религиях, их приспособле> ние к кардинально изменившимся условиям выживания поколений становилось категорическим императивом времени. Миллионы людей ощущали это и начинали исподволь менять свое повседневное поведе> ние, все более и более отдаляясь от веками заведенного порядка, - задолго до того, как понимание модернизационного смысла происхо> дивших перемен стало частью интеллектуальных приобретений ХХ века. Поначалу они гораздо чаще привлекали внимание моралис> тов, нежели мыслителей.

Демографическая революция началась в то же время, по тем же историческим причинам и имела столь же всеобъемлющие всемирные последствия, что и промышленная революция в Англии и французская политическая революция. Но, в отличие они них, она долгое время оставалась неосмысленной. Если термин «промышленная революция» был введен Ф. Энгельсом еще в 1845 году (Энгельс 1955: 243 и след.), то термин «демографическая революция» появился и даже был вынесен в название кни>

ги Адольфа Ландри только в 1934>м (Landry 1934)2 .

У Ландри, а за несколько лет до него у американского демографа Уоррена Томпсона (Thompson 1929) впервые появляется представление о том, что за наблюдавшимися в их время изменениями и географическими различиями демографических показателей стоят не просто очередные временные колебания, каких было много в прошлом, не просто привычная неодинаковость поведения город>

ских и сельских жителей и т.п., - они первыми заговори> ли о разных типах демографического поведения, о глубо> ких качественных различиях между ними, возникающих вследствие эпохальных исторических перемен. Эти идеи положили начало концептуализации взглядов на совре>

менный этап мировой демографической эволюции, оформившихся впоследствии в теорию демографического перехода. Термин «демо> графический переход» был предложен в 1945 году американским демографом Фрэнком Ноутстейном (Notestein 1945: 41) и получил ши> рокое распространение для обозначения тех фундаментальных демо> графических сдвигов, которые Ландри называл «демографической революцией».

Ученые Центра демографии и экологии человека Института народнохозяйственного планирования РАН под руководством доктора экономических наук Анатолия Вишневского завершили масштабное исследование "Демографическая модернизация России: 1900-2000". Его выводы сенсационны: многие наши представления об истории и демографии страны являются мифами, многие сегодняшние проблемы начались десятки лет назад. Анатолий Вишневский рассказал об исследовании обозревателю "Известий" Татьяне Батеневой.
http://www.inauka.ru/analysis/article59963.html известия: От демографов обычно ждут прогнозов на будущее. Почему вы предприняли столь глубокое, на сто лет, погружение в историю России?

Анатолий Вишневский: Демографические процессы - долговременные, сегодня мы во многом пожинаем плоды того, начало чему было положено век, а то и больше назад. В конце XIX века в связи с развитием экономики и медицины Европа перешла на новую демографическую модель общества: началось быстрое снижение смертности, за которым последовало и падение рождаемости. В России же старая модель держалась вплоть до 20-х годов ХХ века.

Известия: Но зато потом советская система здравоохранения резко улучшила эти показатели, и это до сих пор является предметом официальной гордости.

Вишневский: Такова официальная версия, но это в значительной степени миф. Тенденция снижения смертности, увеличения продолжительности жизни была общей для многих стран и не могла обойти СССР. Но у нас эти показатели в целом были значительно хуже. Подлинных цифр тогда не публиковали, Сталин в своих выступлениях лгал, но сегодня все эти данные доступны. У нас действительно сокращалась младенческая и детская смертность, но вот смертность взрослых оставалась очень высокой. На Западе ее снижение было связано с повышением ценности жизни - человек сам заботился о своем здоровье, о своих детях, семье.

У нас же ценность человеческой жизни в те годы сошла почти на нет. Общий итог демографических потерь от всех катастроф первой половины минувшего столетия в нашем исследовании оценивается в 76 млн человек - целая Россия начала ХХ века. Эти потери "съели" весь тот выигрыш, который обычно дает так называемый демографический переход за счет того, что смертность начинает сокращаться раньше рождаемости.

Известия: Ценность жизни мы осознали после Великой Отечественной?

Вишневский: Тоже не очень. После войны детская смертность резко снизилась в связи с появлением антибиотиков, но смертность взрослых все еще оставалась почти на уровне начала ХХ века, а вскоре мы стали отставать и по детской смертности. До середины 60-х продолжительность жизни у нас еще росла, а потом началось то, что можно назвать "кризисом смертности". На фоне непрерывного роста продолжительности жизни в западных странах в России она стагнировала или даже сокращалась. Эта тенденция сохраняется и до сих пор, она внесла свой вклад в счет наших демографических потерь. Если суммировать все потерянное за столетие, то набирается около 140 млн человек - еще одно нынешнее население страны.

Известия: Стало быть, смертность начала у нас расти еще до экономических реформ конца ХХ века и кризиса здравоохранения? И не с этими причинами связана сверхсмертность взрослого населения России?

Вишневский: Дело не в кризисе здравоохранения, а в обществе, которое не умеет ценить человеческую жизнь. Стереотипы массового сознания накладывают отпечаток и на поведение власти. У нас в мирное время Дума принимает по сути военный бюджет, мы тратим огромные средства на безопасность, но сама необычайно высокая для современной страны смертность говорит о том, что безопасности-то как раз и нет. Главное, что отличает нас от других стран, - это непростительно высокая смертность взрослого трудоспособного населения, особенно мужчин, от так называемых внешних причин: самоубийств, травм, отравлений, убийств. От них только с 1990 года мы потеряли не менее 4 млн человек! У нас высочайшая ранняя смертность от сердечно-сосудистых заболеваний. Чтобы переломить ситуацию, многое надо сделать, но если бы спросили меня, с чего начать, я бы сказал: с борьбы с пьянством.

Известия: Главная причина высокой смертности, по-вашему, пьянство?

Вишневский: Боюсь, что да. Конечно, не стоит все сводить к этому, не надо упрощать. Но вина пьянства несомненна. С 90-х годов тренды смертности, еще недавно сходные у нас и в странах Восточной Европы и Балтии, стали расходиться: у них продолжительность жизни стала расти, а у нас по-прежнему сокращается. И пить они не стали меньше, но изменилась структура потребления алкоголя. К примеру, в Польше, Эстонии резко сократилось потребление крепких напитков в пользу вина и пива. А у нас или в Белоруссии, наоборот, выросла доля водки. Один Бог знает, за сколько жизней она в ответе. Но общество не хочет видеть этой проблемы, как и многих других. Мы ведем себя самоубийственно.

Известия: И каков же ваш прогноз?

Вишневский: Не хотел бы демонстрировать легковесный оптимизм, пока никаких позитивных сдвигов я не вижу. И все же другого выхода у нас нет. Демографическая ситуация ухудшается, она постоянно напоминает о себе, и она заставит научиться ценить каждую жизнь и довести до логического завершения ту модернизацию смертности, которую успешно осуществили все развитые страны.

НЕ РАЗМНОЖАЙТЕСЬ И НЕ ПЛОДИТЕСЬ!
Ольга Балла

Демографическая модернизация России, 1900-2000г. Под ред. А.Г. Вишневского. - М.: Новое издательство, 2006, 608 с.

Книга подводит итоги грандиозного, многолетнего проекта, предпринятого коллективом исследователей во главе с руководителем Центра демографии и экологии человека Анатолием Вишневским: написать демографическую историю России ХХ века. Представить ее как органическую часть истории страны вообще и в единстве со всемирной историей. До сих пор подобные попытки не предпринимались.

При советской власти на то, ясное дело, были идеологические причины (многие цифры просто скрывались). Но идеология с ее причинами никуда не делась и позже - разве идеологемы стали другими. Отсюда - еще одна, не менее трудная задача: представить историю российских демографических трансформаций как можно более объективно. Этого у нас тоже еще не делали.

ХХ век выбран потому, что он стал временем радикальных перемен во всем устройстве жизни - не только для России. В сердцевине этих процессов - демографическая модернизация: часть общей модернизации страны, превратившейся за исторически короткий срок "из аграрной, крестьянской, сельской, малограмотной в промышленную, городскую и высокообразованную". Но это - и часть всемирного "демографического перехода": он начался в Европе в конце XVIII века и идет до сих пор.

Причина - одно из главных достижений Нового времени: снижение смертности. От начала мира, чтобы род человеческий не прекратился, высокая смертность обязательно должна была уравновешиваться высокой рождаемостью. Этому служили специально выработанные социальные механизмы; это определяло отношения между полами, смысл любви, брака, семьи, жизни, смерти. Моральные нормы и ценности. И в конечном счете тип личности.

Победа, пусть относительная, над смертью привела к падению рождаемости, к старению населения и сопровождалась ростом чувства ценности, исключительности человеческой жизни.

Мы начали позже Запада лет на сто. Но двигались - и продолжаем двигаться - в том же направлении, что и мир в целом.

При всех российских особенностях и катастрофах, утверждают исследователи, с нами не произошло ничего такого, что принципиально отличало бы здешние демографические процессы от мировых. Революции, террор, голод, войны лишь наложили на это своеобразный отпечаток - но не могли изменить траектории движения.

Книга наносит удар по некоторым устойчивым представлениям, которые разделяют с массами и многие профессионалы. Среди них и то, что во всем виноваты большевики и если бы не они, мы бы сейчас процветали. Не поздоровилось и той "очевидности", согласно которой причина нынешнего демографического упадка - крах Союза и постперестроечное запустение. Но есть и еще вывод, принять который куда труднее: никакими сознательными усилиями, никакой "правильной" политикой с нынешним бедственным демографическим состоянием России не справиться. Таковы исторические закономерности. В снижении рождаемости "виноваты" они, а не злая воля "демократов", не падение нравов, не забвение истинных ценностей. Даже не бедность: "У богатых меньше детей, чем у бедных… - цитирует Вишневский американского публициста Патрика Бьюкенена. - Чем богаче становится страна, тем меньше в ней детей и тем скорее ее народ начинает вымирать". Это не ошибка, которую можно исправить "пропагандой национальной исключительности" русского народа, как советует Александр Дугин, или финансовой поддержкой семей с детьми, как предлагает наш президент. "Нынешняя демографическая ситуация в большинстве промышленно развитых, городских обществ" - а Россия такова! - "и в мире в целом крайне неблагоприятна и чревата опасными последствиями". Но это - "следствие европейского выбора, сделанного столетия назад": индивидуализма и высокой ценности отдельной человеческой жизни.

И что дальше?

Авторы дают три прогноза. По первому из них - население мира продолжит расти и в конце XXI века превысит 14 миллиардов человек. (Напомним, на протяжении почти всей истории оно не достигало и миллиарда.) По второму - к середине столетия демографический взрыв в основном завершится, и наша численность стабилизируется на уровне, близком к 9 миллиардам. По третьему, уже после 2040 года она, едва преодолев планку в 7,5 миллиарда, начнет падать, чтобы к концу ХХIII века дойти до 2,3 миллиарда.
Оптимален третий путь. Два других - неминуемый коллапс: таких антропогенных нагрузок природные системы жизнеобеспечения планеты не выдержат. Стимуляция рождаемости, предлагаемая консервативными утопистами и у нас, и на Западе, - путь в тупик. Как и ограничение иммиграции.

ХХI веку предстоит стать, считают демографы, веком падения рождаемости и роста межгосударственной миграции - в основном из бедных перенаселенных стран в богатые, недонаселенные. Именно это может ослабить мировой демографический дисбаланс и связанные с ним проблемы. Правда, неминуемо создаст новые. Напряжения и конфликтов не избежать - к ним надо быть готовыми.

Цифры - лекарство от утопий. Горькое. Не всем захочется принимать. Не на всех подействует. Но важно уже то, что оно есть.

По материалам: НГ Ex Libris 2006

Книга, подготовленная коллективом исследователей под руководством крупнейшего российского демографа Анатолия Вишневского, представляет собой первый масштабный опыт осмысления противоречивой демографической истории России XX века. Авторы видят ее как историю демографической модернизации, в корне изменившей многие важнейшие стороны частной и публичной жизни россиян, но все еще остающейся незавершенной. Детальное исследование огромного статистического материала, представленного в книге в нескольких сотнях графиков и таблиц, позволяет показать, как и почему в течение последних ста лет менялось матримониальное, прокреативное, сексуальное, семейное и жизнеохранительное поведение жителей России и в чем сегодня сказывается незавершенность этих перемен.

Демографические катастрофы ХХ века

Глава из книги "Демографическая модернизация России, 1900-2000"

На рубеже XIX-XX веков Д.И. Менделеев, исходя из состояния и прироста народонаселения на тот момент, сделал прогноз, согласно которому в конце XX века численность населения России должна была достигнуть как минимум 350 миллионов человек. Что же помешало осуществлению прогноза? «Полит.ру» публикует главу «Демографические катастрофы ХХ века» из новой книги «Демографическая модернизация России, 1900-2000» (Демографическая модернизация России, 1900-2000 / Под ред. А.Г. Вишневского. М.: Новое издательство, 2006. - 608 с. - (Новая история) ). Издание подготовлено коллективом исследователей под руководством крупнейшего российского демографа Анатолия Вишневского и представляет на сегодняшний день первый масштабный опыт осмысления противоречивой демографической истории России XX века. Опираясь на детальное исследование огромного статистического материала, авторы склонны видеть ее как историю демографической модернизации, в корне изменившей многие важнейшие стороны частной и публичной жизни россиян, но все еще остающейся незавершенной.

Демографическая модернизация - сложный социальный процесс, который всегда и везде проходит достаточно болезненно. Но с какими бы проблемами ни сталкивались переживающие его общества, обычно это не проблемы медленного демографического роста. Даже если оставить в стороне современный «взрыв» населения в развивающихся странах, в этом убеждает опыт большинства европейских государств. Были отдельные исключения, такие, как Франция, но большинство стран Западной Европы прошло через период ускорения роста населения во второй половине XIX века, когда смертность в них уже заметно снизилась, а рождаемость все еще оставалась относительно высокой. Демографический взрыв в Европе во второй половине XIX века был, конечно, не столь мощным, как в развивающихся странах сто лет спустя, но все же достаточно заметным. Между 1850 и 1900 годами население Европы (без России) выросло почти в полтора раза, при том что несколько десятков миллионов европейцев эмигрировало за океан. Можно сказать, что в пору своей демографической модернизации европейцы накопили некоторый демографический запас, который оказался совсем не вредным впоследствии, в ХХ веке, когда мировой баланс населения стал быстро меняться.

Россия же упустила свой шанс и не смогла накопить ничего, хотя обычная для других стран асинхронная динамика рождаемости и смертности в период демографического перехода открывала здесь такую возможность. Главной причиной, по которой эта возможность оказалась нереализованной, стали огромные демографические потери , обусловленные разного рода социальными катаклизмами и кризисами.

Наибольший демографический урон нанесли стране трагические события российской/советской истории первой половины ХХ столетия - войны, голод, эпидемии, политические репрессии. Всякий раз они вызывали резкие подъемы смертности, спады рождаемости, в ряде случаев - массовую эмиграцию, причем масштабы этих демографических последствий были таковы, что дают все основания говорить о целой череде демографических катастроф. Как полагает автор книги о российских демографических катастрофах и кризисах В. Исупов, сам термин «демографическая катастрофа» имеет российское происхождение и был введен в научный оборот А.А. Чупровым в начале 1920-х годов для характеристики ситуации, сложившейся в России в период Первой мировой войны (Исупов 2000: 9).

Увы, этот термин оказывается очень полезным при анализе целой эпохи отечественной истории, продолжавшейся четыре десятилетия - с 1914 по 1953 год. Эти четыре десятилетия, в свою очередь, можно разделить на несколько периодов, хотя четко разграничить их удается далеко не всегда - катастрофические события порой сливаются друг с другом, следуют одно за другим без всякого перерыва. Более или менее отчетливо выделяется и может быть рассмотрен особо первый период - 1914-1926 годы. Что же касается последующих периодов - 1927-1939, 1940-1945 и 1946-1953 годов, то, хотя они существенно различались по набору катастрофических факторов и характеру их действия, в них было и много общего, ряд факторов действовал непрерывно, так что все три периода приходится рассматривать единым блоком.

19.1. От начала Первой мировой войны до переписи населения 1926 года

Перепись населения 1926 года подвела демографические итоги социальных потрясений времен революции, мировой и Гражданской войн, когда страна несла все виды демографических потерь, обусловленных множеством факторов. Отграничить действие каждого из них, равно как и связать его с тем или иным видом потерь едва ли возможно, все они тесно переплетались между собой, что лишь усиливало общий пагубный эффект. Но все же определенная «диверсификация» потерь необходима - чтобы хотя бы приблизительно понять, из чего мог складываться конечный результат.

19.1.1. Военные действия

Прямые потери непосредственно от военных действий в этот период связаны как с Первой мировой, так и с Гражданской войнами.

В. Исупов, завершая обзор довольно большого количества исследований потерь вооруженных сил России в Первой мировой войне, приходит к выводу, что «получить точные данные о потерях русской армии в кровопролитных сражениях Первой мировой войны уже практически невозможно» и предлагает «условно считать, что Россия в годы Первой мировой войны потеряла убитыми и умершими от разных причин от 1,5 до 1,8 млн. солдат и офицеров» (Исупов 2000: 55). Эта оценка не противоречит подсчетам, выполненным ранее и содержащимся, в частности, в работах Л. Каминского и С. Новосельского - 1,5-1,7 млн. человек (Каминский, Новосельский 1947: 60), Б. Урланиса - 1,8 млн. (Урланис 1960: 381) или в намного более раннем, опубликованном в 1931 году исследовании Н. Головина - 1,86 млн. (Golovine 1931: 103; Lorimer 1946: 40; Головин 1993: 55-59). Но все же нельзя не отметить, что в недавнем исследовании военных историков общие (боевые и небоевые) потери российской армии в Первой мировой войне оцениваются иначе, они определены в 2,25 млн. человек (Россия 2001: 100).

По их же расчетам, людские потери среди военнослужащих Красной армии в ходе Гражданской войны составили 981 тыс. человек (Там же, 149). Потери противоположной стороны были, видимо, не меньшими, так что общая величина прямых военных потерь была, примерно вдвое большей - Ю. Поляков оценил их в 2,5 млн. человек (Поляков 1986: 104). Но были еще потери различных нерегулярных вооруженных формирований, партизан, мятежных отрядов, военных сил местных национальных правительств и государственных образований и т.п. С учетом всего авторы трехтомного издания «Население России в ХХ веке» определяют общие потери вооруженных сил за время Гражданской войны «со значительной долей условности» в 2,5-3,3 млн. человек (Население России в ХХ веке 2000: 97).

Все эти приблизительные оценки, дающие представление о порядке величин, позволяют указать лишь примерную «вилку» армейских потерь в Первой мировой и Гражданской войнах - 4-5,5 млн. человек. Но кроме того были еще и очень большие потери среди гражданского населения вследствие голода и эпидемий, которые также должны войти в счет прямых людских потерь этого периода.

19.1.2. Голод

Еще не окончилась Гражданская война, когда значительную часть территории страны охватил голод. Как утверждает С. Адамец, это был лишь самый пик голода, «массовый голод начался не после засухи 1921 и не прекратился после сбора урожая 1922 года. Он растянулся на 3 года, начиная с лета 1920, чему предшествовали локальные вспышки голода в отдельных районах и городах во время Гражданской войны. Когда же голод достиг своей высшей точки, бедствие - в пределах бывшей Российской империи или будущего СССР - охватило территорию, на которой проживало 65 млн. человек . В это время нехваткой продовольствия «было затронуто около 30 млн. человек, которые нуждались в срочной помощи» (Adamets, 2003: 150) .

Страна была разорена, и, несмотря на меры помощи голодающим, предпринимавшиеся и правительством страны, и международными организациями, людские потери от этого голода были очень велики, хотя их точные размеры неизвестны. Имеющая довольно широкое хождение оценка потерь только от «главного» голода 1921-1922 годов - без учета подъемов смертности от голода в 1918-1920 годов - в 5 млн. человек, попавшая даже в первое издание Большой советской энциклопедии (Мстиславский 1930: 463; Струмилин 1964: 34), по мнению С. Максудова, сильно завышена (Максудов 1989: 186). Но и слишком низкая оценка этих потерь - 1 млн. погибших от голода и болезней к весне 1922 года (Поляков 1975: 80, 90, 93; Население России в ХХ веке 2000: 133) при десятках миллионах голодавших, кажется мало правдоподобной.

Демографические результаты российского XX века противоречивы, огромные достижения соседствуют здесь с огромными провалами.

На одной чаше весов - успешное, пусть и с некоторым опозданием, включение в общемировой процесс демографического перехода, на другой - необычная инверсия его основных этапов, череда демографических катастроф, в результате которых падение рождаемости опережало снижение смертности. В итоге страна навсегда лишилась обычного в таких случаях прироста населения и подошла к завершающим стадиям перехода без всяких «демографических накоплений».

На одной чаше весов - быстрое и успешное, хотя и с упомянутой инверсией, прохождение многих ключевых этапов демографического перехода, на другой - остановка на полпути, явная незавершенность этой важнейшей социальной трансформации. В результате, с одной стороны - небывалое снижение смертности, удвоение продолжительности жизни, с другой - неспособность закрепить и развить успехи в борьбе со смертью, новое нарастающее отставание от «западных» стран по уровню смертности и продолжительности жизни и связанные с этим громадные демографические потери в мирное время.

На одной чаше весов - резкое повышение экономичности и социальной управляемости воспроизводства населения, ход которого теперь в гораздо меньшей степени зависит от неподконтрольной обществу смертности. На другой - использование доступного человеку контроля рождаемости для ее сокращения намного ниже уровня простого замещения поколений. В результате к концу ХХ века население России уже 35 лет не воспроизводило себя и не было никаких признаков изменения этой ситуации, а в последнем десятилетии века естественный прирост населения России стал отрицательным, и началась его прямая убыль.

На одной чаше весов - возникновение предпосылок невиданного расширения индивидуального демографического выбора и суверенитета институтов частной жизни - семьи, брака и т.п. - как объективное следствие демографического перехода, на другой - постоянные попытки тоталитарного и патерналистского государства или его рудиментов ограничить и такой выбор, и такой суверенитет. В результате - ослабление внутренних сил семьи или других институтов и форм организации частной жизни, их способности отстаивать свои интересы в конкуренции с другими социальными институтами в новых исторических условиях.

На одной чаше весов - небывалое ослабление бремени демографической необходимости и раскрепощающее влияние этих перемен на женщину и семью, на другой - неумение распорядиться этим историческим выигрышем, многолетнее стремление использовать его исключительно в интересах советской мобилизационной экономики. В результате - массовое вовлечение женщины в «общественное производство» практически наравне с мужчиной и блокировка развития современных семейных и феминистских ценностей, соответствующих новым, созданным демографической модернизацией возможностям.

Все эти противоречия, с которыми Россия подошла к началу XXI века, имеют двоякую природу. Одни из них обусловлены особенностями советской догоняющей модернизации.

Как и всякая догоняющая модернизация, она была основана, по крайней мере частично, на использовании уже готовых социальных и технологических достижений более продвинутых стран. Эти достижения заимствовались выборочно, фрагментарно, без того «социокультурного бульона», на котором они первоначально выросли. Поначалу казалось, что прививка желанных ростков модернизации к иному социокультурному и экономическому стволу прошла успешно, новое растение бурно пошло в рост, но когда оно выросло, оказалось, что оно не способно плодоносить. Именно так было со снижением смертности.

В советское время Россия довольно быстро прошла ранние этапы эпидемиологического перехода, когда главные успехи достигались за счет внедрения «сверху» заимствованных медицинских и санитарных технологий, новейших лекарств и т.д. Но дальнейшая модернизация процесса вымирания поколений, ведущая к оттеснению все большего числа смертей к более поздним возрастам, требовала изменений в массовом поведении населения, для которых еще не было необходимой социальной и культурной почвы, и никто не спешил ее создавать. Соответственно эта часть демографической модернизации в России, равно как и в других постсоветских и ряде «постсоциалистических» стран, осталась незавершенной.

В мире есть очень много стран догоняющей модернизации, которые находятся намного дальше от завершения демографического пере хода, чем Россия. Этим в решающей степени определяется вся общемировая ситуация, которая подталкивает к завершению демографической модернизации, несмотря на серьезные препятствия на этом пути. Но рядом с проблемами завершения демографического перехода стоят и другие, которые вытекают из противоречий иного рода и сохраняются и после того, как переход завершен. И эти проблемы, и эти противоречия тоже очень важны для России, но на этот раз они связаны с теми направлениями ее неравномерного перехода, на которых она продвинулась достаточно далеко.

Они не специфичны для России, а в большей или меньшей степени знакомы всем индустриальным и городским обществам, особенно тем из них, которые столкнулись в ХХ веке с тоталитаризмом, государственным или клерикальным давлением на частную жизнь граждан. Среди них несомненно главное место занимает характерное для всех постпереходных стран падение рождаемости ниже уровня простого замещения поколений и неспособность без миграционной подпитки не только обеспечивать демографический рост, но даже поддерживать численность их населения неизменной.

Положение усугубляется тем, что депопуляционные тенденции в развитых странах набирают силу на фоне стремительного роста населения развивающегося мира иза слишком медленного приспособления уровня рождаемости к быстро снижающемуся уровню смертности и резко выросшего коэффициента замещения поколений. И то, и другое - суровая реальность, с которой человечество вступило в XXI век. Она способна очень сильно повлиять на глобальный расклад сил, на соотношение мировых политических, экономических и культурных полюсов, на весь облик мира, в котором мы живем.

Любая страна, любое общество должны быть готовы к этим пере менам, с тем чтобы минимизировать возможные потери и увеличить возможные выигрыши. А для этого нужны трезвый взгляд на меняющийся мир и ясное понимание тех вызовов, на которые придется отвечать в нынешнем столетии.

Россия пытается найти свои ответы на эти вызовы, причем здесь довольно широко распространено мнение об исключительности российской демографической ситуации, равно как и об исключительности путей, ведущих к ее преодолению. Много говорится и пишется о «вымирании русского народа», о «демографическом кризисе» и чудесных способах выхода из этого кризиса. Вот несколько образчиков таких рассуждений.

«Предсказана этническая смерть, скорая демографическая катастрофа. Кто-то, может, и отчается. Но отчаяние - удел слабых. ...На грани национальной, в том числе и демографической, катастрофы русский народ был не единожды. Не единожды сокращалась его численность и бывал, казалось, подписан ему приговор. Но всякий раз он возрождался, множился числом. Народ русский обладает особыми метафизическими качествами, не укладывающимися в рациональное мышление, которые позволяли ему выходить с честью из самых трудных положений. И масштабы грозившей опасности удесятеряли его силы, энергию, жизнестойкость» (Гливаковский 1990: 136).

«Русскому народу, видимо, все же предстоит существенно увеличить свою численность… С нами Бог, и потому нам ничего не страшно...» (Антонов М. 1990: 16, 19).

В создание мифологии демографической исключительности России внес свой вклад и такой уважаемый ученый, как Питирим Сорокин, не очень компетентно, а потому излишне оптимистически оценивавший демографическое состояние России после катастроф первой половины ХХ века. «Население Советского Союза, - писал он, - удивительным образом пережило эти демографические катастрофы и занимает в настоящее время третье место среди населения всех стран... Такое почти чудесное восстановление после катастрофических потерь населения происходило несколько раз в истории русской нации. Это иллюстрация к тому, что я определяю как „огромную жизнеспособность“ и „упорство“ данной нации» (Сорокин 1990: 473–474).

П. Сорокин не проводил различия между «русской нацией» и населением СССР и к тому же пользовался недостаточно корректными показателями, что и привело его к умозаключению о почти чудесном исцелении русской нации. Наш анализ российских демографических реалий ХХ века не дает оснований видеть в них ничего чудесного, ничего такого, что нельзя понять умом или измерить общим аршином. Демографическая эволюция России находилась в русле хорошо понятных мировых тенденций. Политические и экономические особенности советского пути развития наложили глубокий отпечаток на ход демографической модернизации, в чем-то затормозили ее, а в чем-то, может быть, и ускорили, но в главном не вывели Россию из общемирового и даже общеевропейского русла.

Двигаясь именно в этом русле, Россия подошла к своему нынешнему бедственному демографическому состоянию, которое одних заставляет верить в чудо, а других подталкивает к поиску более реалистических путей выхода из демографического тупика.